я старалась)

Чехов решил расправиться с Чайкой, как Толстой - с Анной.

Душой - влюбилась,

телом - отдалась,

обстоятельствами - раздавлена.

-

Ну когда отдают тело без чайкиного пафоса,

это просто взбрыкивание либидо.

А тут - медальон и на кон поставлена целомудренность. 

И что ты надумала?

Скажу иначе, если вам нравится говорить о Саре.

-

Это не целостный  водолазный костюм,

а ситуативный взгляд "здесь и сейчас".

Вот вы подскользнулись и сели в лужу.

Ха ха ха ,

образ лузера будет подан, как холодное блюдо.

К тому же,

вы засуетитесь,

покраснеете,

все публичное внимание будет обращено на вас,

вы - на подиуме в голой одежде.

Ваша реакция - "обескураженности и негодования" схвачена!

Теперь вы на крючке!

Осталось дело за малым,

т.е. начать систематически вас преследовать.

Андрей, к вашему комменту о писателях есть цитата Чехова из Чайки.

Монолог писателя Тригорина о тяжелой писательской судьбе - ходить с блокнотиком в руках и наблюдать...записывать....наблюдать...записывать...наблюдать...записывать...

-

Нина.

Ваша жизнь прекрасна!

Тригорин.

Что же в ней особенно хорошего? (Смотрит на часы.) Я должен сейчас идти и писать. Извините, мне некогда... (Смеется.) Вы, как говорится, наступили на мою самую любимую мозоль, и вот я начинаю волноваться и немного сердиться. Впрочем, давайте говорить. Будем говорить о моей прекрасной, светлой жизни... Ну-с, с чего начнем? (Подумав немного.) Бывают насильственные представления, когда человек день и ночь думает, например, все о луне, и у меня есть своя такая луна. День и ночь одолевает меня одна неотвязная мысль: я должен писать, я должен писать, я должен... Едва кончил повесть, как уже почему-то должен писать другую, потом третью, после третьей четвертую... Пишу непрерывно, как на перекладных, и иначе не могу. Что же тут прекрасного и светлого, я вас спрашиваю? О, что за дикая жизнь! Вот я с вами, я полнуюсь, а между тем каждое мгновение помню, что меня ждет неоконченная повесть. Вижу вот облако, похожее на рояль. Думаю: надо будет упомянуть где-нибудь в рассказе, что плыло облако, похожее на рояль. Пахнет гелиотропом. Скорее мотаю на ус: приторный запах, вдовий цвет, упомянуть при описании летнего вечера. Ловлю себя и вас на каждой фразе, на каждом слове и спешу скорее запереть все эти фразы и слова в сою литературную кладовую: авось пригодится! Когда кончаю работу, бегу в театр или удить рыбу; тут бы и отдохнуть, забыться, ан - нет, в голове уже ворочается тяжелое чугунное ядро - новый сюжет, и уже тянет к столу, и надо спешить опять писать и писать. И так всегда, всегда, и нет мне покоя от самого себя, и я чувствую, что съедаю собственную жизнь, что для меда, который я отдаю кому-то в пространство, я обираю пыль с лучших своих цветов, рву самые цветы и топчу их корни. Разве я не сумасшедний? Разве мои близкие и знакомые держат себя со мною, как со здоровым? "Что пописываете? Чем нас подарите?" Одно и то же, одно и то же, и мне кажется, что это внимание знакомых, похвалы, восхищение - все это обман, меня обманывают, как больного, и я иногда боюсь, что вот-вот подкрадутся ко мне сзади, схватят и повезут, как Поприщина, в сумасшедший дом. А в те годы, в молодые, лучшие годы, когда я начинал, мое писательство было одним сплошным мучением. Маленький писатель, особенно когда ему не везет, кажется себе неуклюжим, неловким, лишним, нервы у него напряжены, издерганы; неудержимо бродит он около людей, причастных к литературе и к искусству, непризнанный, никем не замечаемый, боясь прямо и смело глядеть в глаза, точно страстный игрок, у которого нет денег. Я не видел своего читателя, но почему-то в моем воображении он представлялся мне недружелюбным, недоверчивым. Я боялся публики, она была страшна мне, и когда мне приходилось ставить свою новую пьесу, то мне казалось всякий раз, что брюнеты враждебно настроены, а блондины холодаю равнодушны. О, как это ужасно! Какое это было мучение! Нина. Позвольте, но разве вдохновение и самый процесс творчества не дают вам высоких, счастливых минут? Тригорин. Да. Когда пишу, приятно. И корректуру читать приятно. Но... едва вышло из печати, как я не выношу, и вижу уже, что оно не то, ошибка, что его не следовало бы писать вовсе, и мне досадно, на душе дрянно... (Смеясь.) А публика читает: "Да, мило, талантливо... Мило, но далеко до Толстого", или: "Прекрасная вещь, но "Отцы и дети" Тургенева лучше". И так до гробовой доски все будет только мило и талантливо,

Чеховская Нина не жаловалась, не просила о помощи, сама принимала решения.

Она действовала.

В полном уме отказала Треплёву выйти за него замуж, ибо любила Тригорина.

Честна, искренна, наполнена чувством.

Как актриса, усердно ломилась в театр.

Она точно не чувствовала себя жертвой.

Округло мягко потому, что есть ограничения.

Нет достоверной информации,

чтобы крыть фактами и матом.

Отсюда неприкрытая сдержанность,

т.к в голове бьет колокол "не навреди".

-

Серый, вас наверное Исида направляет...

Вы вот скажите: как можно заткнуть рот акку в киберпространстве?

Вот вы озвучили позицию.

И что?

Вы зашли в ТОТ днев и там озвучили позицию.

И что?

10 челов зашли и погрозили пальчиком.

И что?